Изображение войны 1812 года в романе «Война и мир»

Замечание 1

Отечественная война 1812 года — это война между Российской и Французской империями, шедшая на территории России в 1812 году.

Реальные исторические события используются многими писателями в качестве сюжетов их произведений. Одним из наиболее часто изображаемых событий является война – мировая, гражданская, отечественная. Отечественная война 1812 года заслужила особого внимания русских писателей, в частности ими широко освещались следующие ее события:

• Бородинское сражение
• Изгнание французского императора Наполеона Бонапарта;
• Сожжение Москвы и т.д.

В русской литературе война подробно изображена в романе Л.Н. Толстого «Война и мир». В своем произведении писатель описывает конкретные военные сражения, позволяет читателю увидеть настоящих исторических деятелей и дает свою оценку произошедшим событиям.

Готовые работы на аналогичную тему

• Курсовая работа Изображение Л. Н. Толстым Отечественной войны 1812 года 430 руб.
• Реферат Изображение Л. Н. Толстым Отечественной войны 1812 года 240 руб.
• Контрольная работа Изображение Л. Н. Толстым Отечественной войны 1812 года 210 руб.

Получить выполненную работу или консультацию специалиста по вашему учебному проекту Узнать стоимость

Образ войны в романе

Толстой не принимает войну. Его гуманистические идеи полностью отвергают любое насилие и убийство, а любая война достигает в этом пика, поражает масштабами и массовостью ненужных смертей. Автор называет войну противоречием человечеству и его разуму, самой человеческой природе. Войну 1812 года Толстой видит с точки зрения русского народа. Его целью Толстой видит очищение своей земли от врага. Эта цель захватила и объединила весь народ. Ей следовали и главнокомандующие, и простые солдаты. Даже в тылу все были охвачены этой целью. Примечательно, что автор не говорит о жестокости русского народа, он подчеркивает лишь чувство справедливости и большой патриотизм.

Война в восприятии героев

Для главных героев романа война стала тяжелым испытанием, но это испытание привело их к смене идеалов, познанию настоящей жизни. Понять отношение героев к войне и роль войны в жизни каждого из них поможет таблица «Война 1812 года в романе «Вона и мир».

Онлайн чтение книги Война и мир ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

IX

Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой — как говорили — они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.

Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.

Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1-я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2-я под начальством Багратиона, 3-я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал-квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель-адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев — бывший военный министр, граф Бенигсен — по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев — канцлер, Штейн — бывший прусский министр, Армфельд — шведский генерал, Пфуль — главный составитель плана кампании, генерал-адъютант Паулучи — сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое-то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель-блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [ был занят делом приема государя ] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал-адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, — главное — Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.

Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.

В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.

Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.

Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости — производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.

К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.

Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»

Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.

Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», — говорили люди этой партии.

Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все-таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все-таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, — говорили они, — тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой-нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807-м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, — и таковой есть только один Бенигсен».

Седьмые — были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, — лица генералов и флигель-адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805-м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб-квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.

Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1-му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели — обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.

Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.

Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно-опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.

Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.

В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.

Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества — то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Бородинское сражение

Сражение при Бородино является центральной точкой военных действий 1812 года и в реальности, и в романе. При описании сражения Толстой подчеркивает командный дух и смелость солдат, их выносливость и мужественность. Даже через юмор автор рисует положительный портрет русской армии. Никто из солдат батареи Раевского не отдыхает, все при деле, каждый осознает важность действия и свою роль, даже если она заключается в подаче патронов.

Война 1812 года стала центральным событием романа. Именно Бородинское сражение расставила многие вещи по своим местам. В отношении народа к этой войне проявляется истинный патриотизм, раскрываются характеры.

Данная статья поможет написать сочинение на тему «Война 1812 года («Война и мир»)», аргументировать мнение автора о войне, описать войну в восприятии главных героев произведения, роль войны в их судьбах.

Война 1812 года в изображении Л.Н.Толстого (по роману «Война и мир»)

Толстой сначала задумал назвать свой роман «Декабристы», и действие романа должно было начаться с 1856 года – с возвращения декабриста из ссылки. Но вскоре писатель оставил начатое, так как почувствовал необходимость объяснить судьбу своего героя. Он начал писать со 1825 года — времени восстания декабристов, но скоро оставил и эту затею, так как нужно было показать истоки, зарождение декабристских мыслей. Эти истоки совпали с Отечественной войной 1812 года. Писатель исследовал эту эпоху, обращался ко множеству лиц, событий. Перед тем как приступить к описанию войны, он изучает большое количество архивных документов, исторические труды, частную переписку, предпринимает поездку на поле Бородина в сентябре 1867 года. В эпопее «Война и мир» рассказывается о двух войнах, но главная тема – это война 1812 года. Это была справедливая народная война русских людей против наполеоновского нашествия. Писатель показывает нам участие в войне большинства слоёв русского населения, их единый патриотический порыв, приведший к разгрому французских войск. Все герои проверяются событиями кульминационного эпизода – Бородинского сражения. Этот эпизод будет главным, все события — и батальные, и главные — будут связаны с ним. В Бородинском сражении раскрывается потенциальная сила народа, его сущность перед лицом смерти. Главное свойство в этой войне – «скрытая теплота патриотизма». Этим чувством проверяются все герои: и положительные, и отрицательные. Бородинское сражение дано главным образом через восприятие Пьера. Этот неловкий, добрый, наивный, никогда не видевший войны человек представляет для Толстого замечательный объект восприятия истинного смысла народного сражения без всяких предрассудков военной среды. В изображении Бородинского сражения Толстой использует свой излюбленный приём – сначала даёт вид сверху, а затем – изнутри сражения. Это достигается передачей наблюдений Пьера. Дважды Пьер охватывает взглядом всё поле Бородина: перед боем и в ходе боя. Но оба раза его глаз видит не позицию, а, выражаясь словами Толстого, «живую местность». Особенно остро Пьер почувствовал силу народного патриотизма. Народные и солдатские сцены даны тоже через восприятие Пьера, и это сообщает изображению большую силу. Непосредственность, простота, искренность Пьера в этом случае служат у Толстого как свидетели величайшей истины: народ – основная сила Бородинского сражения. Писатель был убеждён в том, что «причина нашего торжества была неслучайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска». У Толстого чёткий и нравственный критерий: «Я люблю мысль народную вследствие войны 1812 года». Отношение человека к народу, его близость или отдалённость от него – главное для Толстого. Автор говорит, что благословен тот народ, который не соблюдает правил войны, а хватает увесистую дубину и колотит ею, пока не изгонит последнего захватчика: «…Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие». Хоть главная цель в сражении не была достигнута – русские отступили, но в нравственном плане они победили. Для русского войска сражение было бессмысленным, так как они потеряли половину солдат (пятьдесят тысяч человек), но и для французского войска тоже было бессмысленным – они не достигли цели: не разбили войска, не победили. После французы сами бежали с русской земли. В эпилоге Толстой рассуждает о столкновении двух ядер – большей и меньшей массы. Большое ядро отодвинет малое и подвинется дальше, но если сила сопротивления у маленького ядра большое, то по инерции оно откатится назад. Что и произошло в Бородинском сражении. Согласно Толстому, нельзя объяснить начало войны чьей-то отдельной волей, например, волей Наполеона. К этому событию Наполеон объективно причастен так же, как любой капрал, отправляющийся в этот день на войну. Война была неизбежна, она началась согласно невидимой исторической воле, которая складывалась из «миллиардов воль». Роль личности в истории практически ничтожна. Чем больше люди связаны с другими, тем более они служат «необходимости», то есть их воля переплетается с другими волями и становится менее свободной. Поэтому общественные и государственные деятели являются наименее субъективно свободными: «Царь – раб истории». Наполеон заблуждается, когда думает, что может влиять на ход событий: «…Ход мировых событий предопределён свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и…влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное». Как бы не был активен Наполеон перед сражением – он пишет диспозицию, отдаёт приказания, всем распоряжается, всё у него учтено — но происходит совсем не так, как ему хотелось бы, он чувствует бессилие. Кутузов прав в том, что предпочитает чётко следовать объективному процессу, а не навязывать свою линию, «не мешать» тому, что должно произойти. Сам он совсем ничего не предпринимает, напротив, во время сражения сидит и ест жареную курицу: «Он не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что ему предлагали, следовательно, делал выбор и своим согласием производил движение». Он понимал, каков дух народа, и направлял его… Война оказывается не поединком Наполеона с Александром или с Кутузовым. Это поединок двух начал – агрессивного, разрушительного и гармонического, созидательного. С одной стороны, война – противное всему человеческому событие, с другой – это объективная реальность, означающая для героев личный опыт.

Полезные ссылки

Посмотрите, что у нас есть еще:

• для самых рациональных — Краткое содержание «Война и мир»
• для самых нетерпеливых — Очень краткое содержание «Война и мир»
• для самых компанейских — Главные герои «Война и мир»
• для самых занятых — Читательский дневник «Война и мир»
• для самых любопытных — Анализ «Война и мир» Толстой

Тест по произведению

1. Вопрос 1 из 31